«Не бойтесь Соловков. Там Христос близко». М.В.Нестеров.

Празднование Святой Пасхи Христовой каждый год мы переживаем по-разному. Бывает так, что в один год наше сердце охватывает великая радость, а в другой – радость эта сдержанная, такая тихая благодать, а может Пасха пройти и вовсе не заметно. Это зависит от того, насколько наши сердца очистились в дни Великого поста от страстей и земной суеты.

Можно себе представить, как очищались сердца заключенных в тюрьмы и лагеря христиан во времена гонений за веру и какая радость была в их сердцах во время Пасхи!

Об одной такой чудесной встрече Пасхи Христовой хотелось бы рассказать. Эта Пасха 1925 года в лагере на Соловках. Необычно в этой Пасхе всё: то, что власти разрешили её празднование, как добывались облачения и церковная утварь для праздничного богослу­жения, число участников, необычайное воодушевле­ние.

Предлагаем вашему вниманию фрагмент рассказа Бориса Ширяева «Неугасимая лампада».

Пасха в том году была поздняя, в мае…

Владыка Иларион (Троицкий) добился от Эйхманса (начальника лагеря) разрешения на службу для всех заключенных, а не только для церковников.

Уговорил начальника лагеря дать на эту ночь древние хоругви, кресты и чаши из музея, но об облачениях забыл.

Идти, и просить второй раз было уже невозможно. Но мы не пали духом.

В музей был срочно вызван знаменитый взломщик Володя Бедрут. …Бедрут оперировал с отмычками, добывая из сундуков и витрин древние драгоценные облачения, среди них – епитрахиль митрополита Филарета Колычева.

Утром все было тем же порядком возвращено на место.

Эта заутреня неповторима. Десятки епископов возглавляли крестный ход.

Невиданными цветами Святой ночи горели древние светильники, и в их сиянии блистали стяги с ликом Спасителя и Пречистой Его Матери.

Благовеста не было: последний колокол, уцелевший от разорения монастыря в 1921 году, был снят в 1923 году. Но задолго до полуночи вдоль сложенной из непомерных валунов кремлевской стены, мимо суровых заснеженных башен потянулись к ветхой кладбищенской церкви нескончаемые вереницы серых теней.

Попасть в самую церковь удалось немногим.

Она не смогла вместить даже духовенство. Ведь его томилось тогда в заключение свыше 500 человек.

Все кладбище было покрыто людьми, и часть молящихся стояла уже в соснах, почти вплотную к подступившему бору.

Тишина… Уши напряженно ловят доносящиеся из открытых врат церкви звуки священных песнопений, а по тёмному небу, радужно переливаясь всеми цветами, бродят столбы сполохов – северного сияния.

– Да воскреснет Бог, и да расточатся врази Его! – прогремело заклятие-возглас владыки Илариона.

С ветвей ближних сосен упали хлопья снега, а на вершине вспыхнул ярким сиянием водруженный там нами в этот день символ страдания и воскресения – святой Животворящий Крест.

Из широко распахнутых врат ветхой церкви, сверкая многоцветными огнями, выступил небывалый крестный ход.

Семнадцать епископов в облачениях, окруженных светильниками и факелами, более двухсот иереев и столько же монахов, а далее – нескончаемые волны тех, чьи сердца и помыслы неслись к Христу Спасителю в эту дивную, незабываемую ночь.

Торжественно выплыли из дверей храма блистающие хоругви, сотворённые еще мастерами Великого Новгорода, загорелись пышным многоцветием факелы-светильники…, зацвели, освобожденные из плена священные ризы и пелены.

«Христос Воскресе!»

Немногие услыхали прозвучавшие в церкви слова Благой вести, но все почувствовали их сердцами, и гулкой волной пронеслось по снежному безмолвию: «Воистину Воскресе!».

«Воистину Воскресе!» – отдалось в снежной тиши векового бора, перенеслось за нерушимые кремлёвские стены, к тем, кто не смог выйти из них в эту Святую ночь, к тем, кто, обессиленный страданием и болезнью, простерт на больничной койке, кто томится в смрадном подземелье – соловецком карцере.

С победным, ликующим пением о попранной, побеждённой смерти шли те, кому она грозила ежечасно, ежеминутно…

Пели все… Ликующий хор «сущих во гробех» славил и утверждал свое грядущее, неизбежное, непреодолимое силами зла Воскресение…

И рушились стены тюрьмы…

Кровь, пролитая во имя любви, дарует жизнь вечную и радостную.

Пусть тело томится в плену – дух свободен и вечен. Ничтожны и бессильны вы, держащие нас в оковах!

Духа не закуёте, и воскреснет он в вечной жизни добра и света!

«Христос Воскресе из мертвых, смертию смерть поправ…» – пели все, и старый, еле передвигающий ноги генерал, и гигант-белорус, и те, кто забыл слова молитвы, и те, кто, быть может, поносил их… Великой силой вечной, неугасимой Истины звучали они в эту ночь… «…И сущим во гробех живот дарова!».

Радость надежды вливалась в их истомлённые сердца. Не вечны, а временны страдания и плен. Бесконечна жизнь светлого Духа Христова.

Умрём мы, но возродимся! Восстанет из пепла и великий монастырь – оплот земли Русской. Воскреснет Русь, распятая за грехи мира, униженная и поруганная. Страданием очистится она, безмерная и в своем падении, очистится и воссияет светом Божьей правды.

… «Приидите ко Мне вси труждающиися и обремененнии, и Аз упокою вы…»

Они пришли и слились в едином устремлении в эту Святую ночь, слились в братском поцелуе… в перетлевшем пепле человеческой суетности, лжи и слепоты, вспыхнули искры вечного и пресветлого.

«Христос Воскресе!»

Эта заутреня была единственной, отслуженной на Соловецкой каторге.

Её я не забуду никогда.

Соловки, 1925

Материал подготовила Новоженина О.Б., экскурсовод музея «Царицыно»