Время неумолимо, все меньше и меньше остается участников блокады Ленинграда. Тем более мы должны знать и заботиться о тех из них, кто еще с нами, их воспоминания, их веру, их подвиг важно донести не только до современников, но и до будущих поколений. В стойкости этих людей мы сами можем черпать мужество и силу, которых нам подчас так не достает. Людмила Сергеевна Пакина, ветеран Великой Отечественной Войны, блокадница, прихожанка нашего храма говорит, что как только речь заходит о детстве, в памяти сразу встает блокадный Ленинград. Нелегко даются такие воспоминания, но она согласилась встретиться с нами и рассказать о своем детстве в блокадном Ленинграде, о вере, настоящих ценностях нашей жизни. О том, что помогало ей преодолевать все трудности и должно помочь в этом и нам.
Когда и где вы родились?
Я родилась 17 апреля 1930 года в городе Ленинграде.
Расскажите, пожалуйста, о Вашей семье
Семья наша состояла из четырех человек: мама, папа и мы с братом, который был младше меня на 10 лет. Моя мама со своим братом в шесть лет осталась без родителей, они учились в разных детских домах. Мама, после долгих поисков, нашла своего брата, и папа устроил его к себе на завод ВТУЗ имени Сталина. Там выпускали первые турбины для электростанций, выпускают их и до сих пор. Папа стал одним основателей этого производства и возглавил инженерный отдел.
Кто первый заронил в ваше сердце семена православной веры?
Бабушка, мама моего отца. Помню, как она держала меня на руках и говорила: «ты одна, кто будет подавать за меня панихиду, молебен». С рождения бабушка носила, а потом водила меня в церковь. Все ее дети тоже ходили в эту церковь, а старшая дочь там венчалась. В ограде этой церкви бабушка и похоронена. Она имела твердую православную веру, подарила всем своим внукам и внучкам по Евангелию. Даже в сороковом году, когда родился мой брат, она настояла, чтобы его окрестили в церкви, и я присутствовала при этом. Старший сын бабушки женился на дочери священника. Помню, бабушка всегда укоряла маму, если она перед церковной службой меня накормит. Жили мы какое-то время вместе, бабушку называли матушкой, и ее слово в семье было — закон.
Вы помните, как началась война?
Да, я очень хорошо запомнила первый день войны. Ленинград обычно пасмурный, ветреный, дождливый город. А вот 22 июня вдруг выглянуло солнышко. Я, папа и брат пошли купаться на пруд, мама задержалась дома, и папа послал меня за ней. Я прибежала домой, а мама говорит: «Скорей беги к папе, выступает Молотов. Началась война.» Мы, конечно, быстро пришли домой. Встал вопрос — идти папе в военкомат или на завод. Но его вызвали на завод, сразу началось перевод всех предприятий на военный лад, и папа в течение некоторого времени вообще не приходил домой — так и оставался на заводе. Я поняла, что такое война, по тревоге родителей, ведь мне тогда было всего девять лет.
Что происходило в первые военные месяцы?
Мы жили на окраине Ленинграда. Помню как родители для светомаскировки от налетов немецких самолетов завешивали окна шторами, заклеивали полосками бумаги стёкла. А дворник проверял и свистел, если где-то на улице виднелся кусочек света.
Буквально в самом начале войны, еще до блокады, нас — детей работников завода — отправили в Хвойное, пригород Ленинграда, где было хорошее питание и молоко. Вот как тогда заботились во время войны о детях. Это, конечно, укрепило наши силы и впоследствии помогло пережить страшное блокадное время.
Первого сентября я пошла в третий класс, школы работали, хотя все знали, что идет война. Ленинград готовился к обороне, женщин-домохозяек брали на строительство оборонительных сооружений, они рыли огромные противотанковые рвы.
Каждый день в школе два часа мы занимались уроками, а потом — работали. Старшие ученики шили мешки. Они затем наполнялись песком и опилками, и этими мешками обкладывались здания.
Шло время, занятия в школе прекратились, но учительница сказала, что мы будем продолжать учебу у нее на дому. Так мы и учились у нее до марта 1942 г. Помню первый день, когда мы пришли к ней, она даже подушечки положила, потому что некуда было сесть. А потом мы шли к ней на занятия, и каждый нес по полешку дров.
Вы помните первую бомбежку?
Нет, в первую бомбежку в основном досталось центру Ленинграда, а мы жили на окраине, в Сосновке. Наши западные и северные воинские части отступали со стороны Кольского полуострова, и враг оказался у стен Ленинграда. Затем кровопролитные бои в Луге, фашисты перерезали железную дорогу в районе станции Мга, и 8 сентября началась блокада Ленинграда.
Этот день я хорошо запомнила. Начался массированный обстрел Ленинграда и с воздуха, и из дальнобойных орудий, по статистике за сутки на город было выпущено около 6000 снарядов.
Я помню эту страшную канонаду, дома в Сосновке сотрясались от разрывов бомб и снарядов, соседний дом загорелся, и меня с братом увела к себе бабушка. Мама дала нам с собой норму хлеба, завернула ее в платочек, положила в папино пальто, которое надели на меня. Мне было строго сказано, что хлеб сразу не есть. Я долго думала, может, отщипнуть кусочек, но с трудом сдержалась. Уже начинался настоящий голод. Бабушка привела нас к себе, напоила чаем и накормила жидкой похлебкой.
После канонады — зарева пожаров по всему городу и запах жженого сахара — горели деревянные Бадаевские склады. Потом, уже после войны, мне рассказывали очевидцы, что полчища крыс спасались от этого пожарища по направлению к Неве, под ними не было видно мостовой, перейти дорогу было невозможно.
Ленинград, как и любой город, питался с колес, основные запасы хлеба и продуктов поступали осенью — а тут в самом начале осени началась блокада. И когда руководство города подсчитало продукты — то ужаснулось, запасов оставалось всего на три дня.
Вот тогда-то и начался очень аккуратный, точный учет запасов, появились карточки, в которых определялись нормы отпуска продуктов. С ближайших колхозов везли оставшийся скот, а с мельниц, которые еще не были на оккупированной территории — поступала мука. Но к 16-му сентября продуктов вообще никаких, кроме хлеба, не осталось.
Ваш отец продолжал работать на заводе?
Да, он даже ночевал на заводе, правда, его иногда отпускали домой помыться. Карточка работников завода составляла 250 гр. хлеба, а наши с мамой и братом — по 150 гр. Карточка папы оставалась в семье, и мы тоже получали по ней хлеб.
Из чего делался хлеб?
Уже после войны нам читали про это лекции специалисты из Ленинграда. Работники Лесотехнической академии, по приказу, собирали определенную часть с коры деревьев, которая добавлялась в муку, и еще добавлялись какие-то смеси. Я удивлялась тогда, когда несла хлеб на три дня — в кармане отцовского пальто и его, и наши пайки — как он весь там поместился? А хлеб был просто очень тяжелым.
У папы были весы. Взвешивали хлеб, размечали на части. На чистой полотняной тряпочке бечевочкой резали хлеб — даже без крошек. На три дня — значит, на три части, на четыре дня — на четыре части, а потом уже эти части — каждому по кусочку.
В блокаду папа, уже больной, возвратился с завода, у него началась дистрофия. Помню, он все спрашивал:»У Зои кошку не съели еще».
Какое воспоминание осталось для Вас самым страшным?
Трупы в блокадном Ленинграде. Одни трупы. Горы трупов на центральных площадях. Папа меня учил, что когда увидишь, что тебя просят о помощи — только палку подавай, а не руку. Потому что сразу утянут, сила умирающего очень большая и тебе самой будет уже не подняться.
Вдоль тротуаров были проложены заграждения, по этим тропинкам люди брели, падали, и многие уже не могли встать. Умерших же просто выносили на проезжую часть. Обязательно у всех, в том числе и у детей, были записки — кто этот человек.
Ели трупы. Но наш папа твердил нам: «Если ты съешь хоть кусочек человеческого мяса, ты уже человеком никогда не будешь.»
Ленинград выжил за счет сандружинниц, низкий им поклон. Их усилиями к весне город был очищен от трупов. Если бы не эти самоотверженные женщины, эпидемии уничтожили бы остатки населения.
А светлые минуты?
Довоенные прогулки всей семьей по паркам, лето на даче с ягодами и грибами. Мы ходили в Ленинграде во все музеи. Но культурная жизнь города продолжалась и в блокаду. Воинские части посещали перед отправлением на фронт балет в Мариинском театре. Практически везде на столбах висели тарелки-репродукторы. Передавалась классическая музыка, детские сказки, стихотворения, песни, новости. Мы жили этими передачами. Детство блокадное все равно оставалось детством.
Как для Вас закончилась блокада?
Папе дали разрешение на эвакуацию из Ленинграда через «Дорогу жизни». Мы вышли, папу посадили на саночки вместе с моим братом. На маленьких саночках поместились два человека — взрослый и ребенок. Привезли на железнодорожную станцию. Запомнилась громадная гора саночек. Разрешали дополнительно взять всего два килограмма. Брали одежду, все надевали на себя. От тридцати восьми до сорока одного градуса мороза — такого лютого холода никогда в Ленинграде не было. Поезд привез нас к Ладожскому озеру. Посадили на маленький грузовик, в кузов помещалось не более шестнадцати человек. И начался наш путь по «Дороге жизни». Машина, которая шла перед нами, ушла под лед на моих глазах. Мама все время отворачивала меня, чтобы я не видела. Но, увы, я видела все.
На «Дороге жизни» работали практически одни женщины, организовано все было очень четко. Нам сразу дали другую дорогу. И «Дорога жизни» спасла нам жизнь. Наш дальнейший путь лежал в Сталинград, потому что там находился филиал завода, где работал папа.
Вспоминается санпропускник, нам дали по шоколадке. Папа нас предупреждал, чтобы мы ни в коем случае больше одной дольки шоколадки не ели. Затем мы приехали в Сталинград, а через какое-то время и на его окраинах начались бои. В Сталинграде я увидела то, что не видела в Ленинграде — раненых. Бесконечные повозки с ранеными. Здесь катастрофически не хватало воды, свободно летали немецкие самолеты, сбрасывали листовки. Но это уже другая история.
Как вы запомнили окончание войны?
Это всеобщее торжество, ликование. Самое радостное воспоминание, связанное с войной.
Вам столько пришлось пережить. Как Вы думаете, что наиболее важно и ценно сейчас, в наше время?
Семья, чтобы она была дружная. Все должны любить книгу. Очень важна вера. Ведь православная вера сплачивает людей, помогает умножению в людях добра. Она дает законы, по которым человек должен строить свой жизненный путь. И исправляет людей.
Важно, чтобы мир был на земле. Часто сейчас слышишь в разговорах осуждение, а его не должно быть вообще. Всем нам нужно учиться доброму, только доброму.
У меня пять внуков и пять правнуков. Я стараюсь и им привить любовь к нашей православной вере.
Для меня очень большое спокойствие, умиротворение душе дает наш храм. В общении с людьми я стараюсь взять у них что-то хорошее, что может сделать меня лучше.